ВИФ2 NE: Ветка : Дело генерала Ольдерогге

От	Агент
К	All
Дата	21.06.2002 23:42:29
Рубрики	Спецслужбы; 1917-1939;

Дело генерала Ольдерогге

Тут в последнее время про него много спрашивают.

В сети появилась книга Я.Тинченко "Голгофа русского офицерства в СССР 1930-31 годы" где содержится много информации о деле Владимира Александровича Ольдерогге.

http://www.tuad.nsk.ru/~history/Author/Russ/T/TimchenkoJaJu/golgofa/index.html

Краткая биография

"Ольдерогге Владимир Александрович
Родился 24 июля 1873 года. Окончил 1 кадетский корпус, 2 военное Константиновское училище (1892), Николаевскую академию Генерального штаба по 1 разряду (1901). Служил Лейб-гвардии в Финляндском полку. По окончании академии занимал штабные должности в Киевском военном округе. В должности начальника дорожного отдела управления военных сообщений Маньчжурской армии участвовал в Русско-японской войне. Затем был начальником строевого отдела Севастопольской крепости (1906-1907), заведующим передвижением Иркутского (1907-1908) и Омского (1908-1912) районов. В годы Первой мировой войны командовал пехотным полком, бригадой и 1 Туркестанской стрелковой дивизией (генерал-майор). В РККА с весны 1918 года: военрук Новоржевского участка завесы, начальник Литовской дивизии, командующий Восточным фронтом (15.08.1919 — 15.01.1920) и Западно-Сибирским военным округом, С 25.10.1920 по 18.01.1921 состоял в распоряжении командующего Южным фронтом. Затем был инспектором пехоты Украины и Крыма. С июня 1921 служил в Киеве на должности начальника управления военно-учебных заведений УВО. После расформировани управления в 1923 остался представителем Главного управления ВУЗ РККА. В феврале 1924 был назначен помощником начальника Объединенной школы Каменева. С сентября 1926 — военрук Киевского Политехнического института. Вскоре стал главным военруком Киева. С 1922 являлся помощником руководителя Военно-научного общества, а за тем - Осоавиахима. Арестован по делу "Весна" 7 декабря 1930 года. Признался в том, что являлся руководителем контрреволюционной офицерской организации в Украине. Расстрелян в Харькове в ночь с 26 на 27 мая 1931 года. "

Тюремная фотография В.А. Ольдерогге

Большой отрывок из главы посвященной делу Ольдерогге:

"Разгром Украинского военного округа
Главные нэпманы Киева
Что может быть общего между малограмотным крестьянином, недовольным аграрной политикой большевиков, и боевым царским генералом, видным советским военспецом, разгромившим Колчака и Врангеля? А может ли вообще между ними быть что-то общее? Оказывается - может!
Именно это доказало в 1931 году руководство ОГПУ, обвинив бывшего помощника Фрунзе Владимира Александровича Ольдерогге в "руководстве контрреволюционным заговором". Ему, в частности, вменялась в вину "подготовка восстания", "антисоветска деятельность" и прочая белиберда. Зачем, почему? Хороший вопрос. Но... давайте начнем с самого начала, вернее, с окончания гражданской войны в европейской части будущего СССР.
Итак, Врангель был разбит, Красная Армия постепенно сокращалась, а ее командные кадры распределялись по различным штабным должностям. Герои Крыма, бывший начальник штаба Южного фронта И. X. Паука и помощник Михаила Васильевича Фрунзе В.А. Ольдерогге получили назначение в Киев. Первый стал начальником штаба войск Киевского округа, затем переименованного в район, второй - инспектором пехоты Украины и Крыма. Командующим Киевским округом в 1922-24 годах был Михаил Васильевич Фрунзе, дававший полную свободу действий своим "нянькам" на Южном фронте.
По словам военспецов, арестованных по делу "Весна", Паука и Ольдерогге устроились в Киеве со всем комфортом, причем даже лучше, чем в былые времена царские военачальники. Иван Христофорович занял пустующий губернаторский дом, где устраивал приемы не хуже самого губернатора. Один из военспецов рассказывал об этом на допросах: "Начштаба Паука прибыл в Киев, кажется, из Харькова в 1921 году с широкими барскими требованиями, занял большой особняк, имел при себе двух порученцев Захарченко и Тузлукова. Жена Захарченко ведала хозяйством. Помимо казенной машины и порученца, Паука держал корову, верховых и упряжных лошадей, несколько человек прислуги. Роскошная обстановка особняка попечением порученца Захарченко была пополнена мебелью Киевского дворца". (ГАСБУ, фп. д. 67093, т. 37(3149), дело Ольдерогге В. А., показания Левиса В. Э., с. 109.)
Иван Христофорович Паука устраивал в своем доме роскошные приемы новой советской знати, на которых присутствовали командующий войсками района Якир, известные военные деятели из партийных выдвиженцев Гарькавый, Левичев, Губанов, все - с женами. Естественно, бывал на этих вечерах и Ольдерогге со своей, к тому времени также оформившейся, "свитой". Кроме того, Паука окружил себе старыми генштабистами, создав, таким образом, какое-то подобие штаба со "старыми, добрыми традициями".
В частности, в близком окружении Пауки выделялись его помощник бывший генерал В. К. Седачев, начальник организационного управления капитан А. И. Сандер, заведующий учебным отделом полковник А. М. Казачков, штабс-капитан Н. И. Камкин, Кроме того, вероятно, "для солидности", Иван Христофорович "выписал" в Киев двух бывших генералов Генштаба М. В. Лебедева и М, В. Фастыковского (там же, с. 110),
Владимир Александрович Ольдерогге в Киеве тоже устроился на широкую ногу. Ему была выделена огромная квартира в центре города и собственный автомобиль. Кроме того, Ольдерогге привез с фронта двух великолепных скакунов, которых поставил в конюшнях Киевской артиллерийской школы; был у него и собственный экипаж. Вскоре бывшему генералу пришло в голову "арендовать" пустующий киевский ипподром, С этой целью Ольдерогге создал военно-скаковое общество, куда вошли многие бывшие офицеры и коннозаводчики, в том числе - зять генерала бывший корнет А. А. Мармылев и бывший командир Финляндского драгунского полка полковник В. В. Ржевский.
Дочери Владимира Александровича открыли на ипподроме тотализатор, проводили скачки. Через И. X. Паука Ольдерогге договорился с представителями кавалерийских корпусов о выездке их лошадей. Также ипподромом пользовалась и киевская конная милиция во главе с бывшим ротмистром Цикалиотти. За выездку лошадей штаб войск Киевского района платил бывшему генералу крупные суммы. Кроме того, ипподром стал главным увеселительным заведением для киевлян, и с этого Ольдерогге также полу чал большую прибыль. Мы не ошибемся, если назовем Владимира Александровича крупнейшим киевским нэпманом и дельцом 20-х годов. Вероятно, прибыль от ипподрома Ольдерогге и Паука делили пополам, что и защищало от неприятностей эту типичную "буржуйскую" организацию.
Стоит оговориться, что все перечисленные здесь сведения почерпнуты из протоколов допросов преподавателей Киевской объединенной школы имени Каменева, и поэтому являютс достаточно спорными.
Несколько пошатнуло авторитет Ольдерогге и Пауки бегство в 1922 году в Польшу генерала М. В. Фастыковского, а затем - два подряд суда над сотрудниками штаба района по обвинению в шпионаже. "От греха подальше" в 1923 году Иван Христофорович Паука был переведен в Сибирь, где стал начальником штаба Сибирского военного округа. С ним же уехали и наиболее близкие "придворные". Сам штаб Киевского района пред отъездом Пауки был расформирован. Теперь в городе оставался лишь штаб 14 стрелкового корпуса, подчиненный штабу Украинского военного округа в Харькове (переведенного туда еще в 1922 году).
Таким образом, в Киеве Ольдерогге остался один. Ему предлагали перевестись в Харьков, но генерал отказался: уж слишком глубокие во всех отношениях корни он пустил в городе. Тогда Владимиру Александровичу была предложена должность инспектора военно-учебных заведений в Киеве, напрямую подчиненная Москве, а в феврале 1924 года он был назначен начальником Киевской военной школы имени С. С. Каменева.
В школе имени Каменева не обошлось без казусов: Ольдерогге пришлось "подвинуть" с должности бывшего начальника школы, заслуженного красного командарма, полковника М. И. Матиясевича. Интересно, что знакомы они были еще с 1919 года, когда Ольдерогге командовал Восточным фронтом, а Матиясевич возглавлял 3-ю армию. Перед Тобольской операцией Ольдерогге приезжал в войска Матиясевича, затем Михаил Степанович посещал штаб командующего в Уфе. Виделись военачальники и в 1920 году, когда Матиясевич уже командовал 5-й армией.
После гражданской войны М. С. Матиясевич возглавил Казанскую пехотную школу, вскоре вобравшую в себя и Иркутскую школу. Во главе последней стоял бывший подполковник Генштаба В. Ф. Ржечицкий, ставший помощником Матиясевича. Осенью 1922 года Казанска школа во главе с Матиясевичем и Ржечицким прибыла в Киев, где была слита с Объединенной школой имени С. С. Каменева. Во главе получившейся в результате Киевской школы имени Каменева остались Матиясевич и Ржечицкий. В школе преподавало более 60 кадровых военных. Среди них было 8 бывших генералов (в частности, Кедрин, Лебедев, Блавдзевич и Шепелев, Сокира-Яхонтов), столько же генштабистов в штаб-офицерских чинах, 25 полковников и пр. Матиясевич и Ржечицкий строго хранили старые офицерские традиции. Например, каждый новый преподаватель должен был посетить на дому всех своих коллег, соблюдая очередность старшинства в должностях и прежних чинах. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 37(3149), дело Ольдерогге В. А., показания Шатунова П. В., с. 3.)
С приходом в школу имени Каменева В. А. Ольдерогге заведенные правила остались нетронутыми. Правда, не обошлось без недовольных: М. С. Матиясевич ушел в отставку, а В. Ф. Ржечицкий был переведен на должность обычного преподавателя. Владимир Александрович сразу же понял, что костяк школы составляют бывшие преподаватели 1-го Киевского Константиновского училища еще старой русской армии, полковники Луганин, Семенович, Минин, капитан Карум, а также представители офицерства старого киевского гарнизона. Их-то он, судя по показаниям, и приблизил к себе, приглашая на вечернюю карточную игру (естественно, на деньги). Интересно отметить, что некоторое время со всей компанией играл в карты и М. С. Матиясевич, но он быстро продулся, задолжал игрокам крупные суммы, которые, по всей видимости, не смог отдать, и счел за лучшее более в "офицерском собрании" Ольдерогге не появляться.
После отъезда Пауки дело с ипподромом стало невыгодным. Но и в этой ситуации Владимир Александрович изобрел способ зарабатывания денег. Его жена была артисткой оперы, сам он, как и вся семья, играл на раз личных музыкальных инструментах. В то же время с классическим театром в Киеве существовали проблемы: изнеженный офицерский вкус не воспринимал тот суррогат, который ему подсовывали большевистские пролеткульты. И по вечерам Ольдерогге начал устраивать семейные концерты на дому, приглашая в качестве участницы подругу жены, известную киевскую оперную певицу Абеллитт. Эти салонные вечера приобрели популярность среди недобитой киевской буржуазии и бывших офицеров. На концерты приходи ли даже польский консул и представители немецкого консульства. А Ольдерогге брал за эти посещени по 2 рубля "с носа".
Но в такой праздной жизни у В. А. Ольдерогге не обходилось и без недоразумений. Осенью 1924 года, во время смещения военспецов со всех ответственных должностей, такая же участь постигла и Владимира Александровича. Как он сам признавался на допросах: "В сентябре 1924 года с введением единоначалия в Красной армии и назначением на должность начальника школы тов. Лациса Яна Яновича, я почувствовал некоторую обиду смещением с должности начальника на его помощника..." (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. А., с. 133.)
Несмотря на это, у Ольдерогге сохранялись хорошие отношения с командованием 14 стрелкового корпуса, в частности, с его начальником штаба, бывшим офицером Лейб-гвардии Литовского полка В. В. Поповым, и унизительности положения генерал не почувствовал. У Владимира Александровича продолжали собираться бывшие генералы и офицеры из числа преподавателей школы Каменева, общались с ним и руководители других военных вузов (всего в Киеве их было четыре).
Правда, иногда эту идиллию сотрясали какие-то частные и никому не понятные аресты по совершенно маразматическим обвинениям. Например, в 1925 году был сослан на Соловки на пять лет ветеринарный врач школы имени Каменева Дроботов за... "переписку с министром иностранных дел Зеландии о возможности переехать туда всем недовольным Советской властью". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 37(3149), дело Ольдерогге В.А.. показания Минина Н. И., с. 195.) Но эти "мелкие недоразумения" не вносили паники в тихую и размеренную жизнь "офицерского собрания" школы имени Каменева.
В сентябре 1926 года, в связи с военизацией гражданских вузов СССР, часть преподавателей школы имени Каменева была переведена в раз личные киевские учебные заведения. Новое назначение получил и В. А. Ольдерогге, ставший военным руководителем Политехнического института и по совместительству - главным военруком Киева. В прочих вузах должности военруков также заняли в основном бывшие преподаватели школы имени Каменева и кадровые офицеры со стороны. В первые же месяцы работы на новой должности Владимир Александрович ощутил острую нехватку военно-педагогических кадров. Как оказалось, молодые красные командиры не обладали достаточными знаниями для преподавательской работы. Не подходили даже офицеры военного времени, окончившие в 1914-1918 годах военные училища по ускоренному курсу и школы прапорщиков. Для преподавательской работы в высших учебных заведениях были пригодны лишь бывшие кадровые офицеры, каковых в составе киевских частей РККА было много, но на все вузы все равно не хватало.
В этой ситуации Ольдерогге совместно с начальником Киевского дома РККА бывшим полковником Левисом решил привлечь к работе офицеров, числившихся в запасе. Через газеты, а также частным образом были даны объявления всем офицерам, находящимся на гражданке, явиться в Киевский дом Красной Армии. Таковых набралось до 300 человек, но они оказались непригодными к "использованию", поскольку 60% офицеров были на особом учете в ОГПУ как бывшие белые, прочие же не изъявляли особого желания служить советской власти. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 37(3149), дело Ольдерогге В. А., показания Левиса В. Э., с. 105, 130.)
В общем, затея с привлечением к работе старого офицерства из за паса потерпела фиаско. Несмотр на это, Ольдерогге нашел выход из положения: он стал широко использовать строевых командиров РККА из офицеров, а базу регулярных частей Красной Армии для обучения студенчества. Также Владимиром Александровичем поддерживалась научная деятельность Киевского гарнизона. Еще с 1922 года он состоял помощником руководителя Военно-научного общества, а с 1927 года - Осоавиахима (общества содействия обороне, авиации и химической промышленности). Номинальными руководителями этих организаций являлись командиры 14 стрелкового корпуса, но фактически всю работу вел за них Ольдерогге.
Самым крупным военным ученым в Киеве по праву считался бывший генерал-майор Генерального штаба Михаил Васильевич Лебедев. В свое время кроме Военной академии Лебедев окончил Санкт-Петербургский Археологический институт, преподавал в Николаевском кавалерийском и Владимирском училищах в Санкт-Петербурге. Участвовал в русско-японской и Первой мировой войнах, командовал дивизией. В гражданскую войну коренной одессит Лебедев служил в армиях тех, кто побеждал на Украине: сначала - Скоропадского, затем - Петлюры, весной 1919 года - у красных, после оставления ими Одессы - у белых, потом вновь у красных. Короче говоря, был типичным аполитичным, но ревностным служакой. (ГАСБУ, фп., д.67093, т. 2852(2417), дело Лебедева М. В., с. 30-31.)
Хороший оратор, бывший царский и белый генерал Лебедев увлеченно, с жаром читал студентам и красноармейцам даже такие лекции, как "годовщина Перекопа" или "бои Парижской коммуны". Не имея других докладчиков, партийные органы вынуждены были соглашаться с лекторскими "изысканиями" Лебедева. Он же редактировал и популярный в военной среде СССР журнал "Военная мысль и Революция", делая всю работу за номинального главного редактора комкора В. Н. Левичева.
Кроме того, в Украинском военном округе старые военспецы стали главными энтузиастами механизации и моторизации армии. Помощник руководителя Осоавиахима В. А. Ольдерогге, ответственный секретарь В. Э. Левис, ученый секретарь М. В. Лебедев, а также В. Ф. Ржечицкий всячески пропагандировали идею, что следующа война будет войной моторов. Правда, красные командиры, воспитанные на кавалерийских атаках Буденного, скептически относились к потугам своих старших товарищей. (ГАС БУ, фп, д. 67093, т. 37(3149), дело Ольдерогге В. А., показани Левиса В. Э., с. 117-119.)
В июне 1927 года в Харькове состоялся Всеукраинский съезд военруков. От Киева туда поехали Ольдерогге, Карум и военрук сельскохозяйственного института Козко. Из Харькова были главвоенрук Мултановский, военруки Веденяев и Чинтулов, из Полтавы - Тимофеев-Наумов, из Одессы - Пораделов, из Днепропетровска - Михайловский, из Житомира - Муретов. Все это были старые, заслуженные военспецы, в прошлом - кадровые офицеры императорской армии.
Организатор съезда Мултановский уже тогда, в 1927 голу, предвидя Вторую мировую войну, считал, что в наступившие времена главная роль в воспитании Красной Армии полностью принадлежит военрукам. Он призвал усилить работу в вузах, теснее сплотиться, обмениваться опытом и почаще видеться. Кто бы мог подумать, что эти благие начинания Мултановского и его коллег в 1931 году будут им инкриминированы как "призывы к объединению офицерства и проведению контрреволюционной работы"?
Почин Мултановского встретил понимание в управлении военно-учебных заведений РККА, и уже в августе по приглашению начальника управления бывшего генерала А. Н. Суворова военруки собрались в Москве. Всего присутствовало 60-80 человек, включая Ольдерогге, Мултановского, Михайловского, Пораделова, а также еще нескольких преподавателей из Украины. От Москвы и других городов России на съезде присутствовали в прошлом видные военные деятели, в основном генералы и генштабисты старой армии.
Второй подобный съезд состоялс весной 1930 года, он-то вскоре и стал одной из причин ареста А. Н. Суворова, В. А. Ольдерогге и прочих участников, поскольку ОГПУ представило этот съезд как "контрреволюционное сборище офицерства". Впрочем, по всей видимости, в преддверии раз вернувшейся в Украине, в Москве и Ленинграде грандиозной чистки бывших офицеров это был лишь один из поводов для начала массовых арестов.
Итак, приближался конец 1930 года, совпавший с началом дела "Весна" в Украине. И Ольдерогге, орденоносец, красный герой Сибири и Крыма, пошел по этому делу как... руководитель якобы готовящегося крестьянского восстания.
И все же, что общего между крестьянином и генералом
Украинское республиканское ОГПУ традиционно зависело от директив из Москвы. Пo меньшей мере до октября 1930 года никто из местных чекистов не собирался заниматься чистками бывших офицеров, а уж тем более - заслуженных военспецов. Весь 1930 год ОГПУ УССР занималось вылавливанием недовольных крестьян, ликвидацией всевозможных "штабов повстанческих отрядов", "кулацких банд" и прочих мифических организаций на селе. Конечно же, иногда в руки следователей попадали и бывшие офицеры, но их, как правила, очень быстро отпускали.
Например, летом 1929 года в Киеве по обвинению в сокрытии службы у белых был арестован преподаватель школы имени Каменева бывший капитан К. Я. Кузнецов. Его участие в борьбе против советской власти было доказано, свидетели подтвердили факты командовани Кузнецовым при Скоропадском и Деникине офицерскими ротами. И что же? Да ничего! Через некоторое время Кузнецова выпустили, и он вернулся к своей преподавательской деятельности. Правда, в 1931 году К. Я. Кузнецов уже не избежал наказания и получил свои 10 лет исправительно-трудовых работ.
Точно так же в ноябре 1929 года на основании нескольких доносов был арестован профессор Киевского института народного хозяйства, бывший капитан Л. С. Карум. "Бдительные советские граждане" подали донос на Карума. Они обвиняли его в том, что он - скрывающий свое прошлое бывший белогвардеец, на лекциях раздающий деникинские прокламации. А дело было всего-навсего в том, что Карум раздавал эти прокламации на лекциях по политработе, предлагая студентам грамотно оспорить указанные в листовках факты деникинской пропаганды. С этим делом в ОГПУ быстро разобрались, и уже в начале весны 1930 года Л. С. Карума отпустили восвояси. Впрочем, почувствовав неладное, Карум тут же перебрался в Москву, где вскоре хоть и был арестован по делу "Весна", но все же избежал рас стрела.
После повальных арестов бывших белых офицеров в Москве в августе - сентябре 1930 года директива об уничтожении белогвардейцев была спущена и в Киев. А в ноябре на Украину пришло еще одно задание - старательно вычистить кадры УВО.
Итак, теперь у ОГПУ УССР было сразу три задания: добить недовольных в крестьянской среде, уничтожить бывших белогвардейцев и арестовать военспецов. А может, можно как-то объединить все эти дела вместе? И руководство ОГПУ Украины успешно выполнило эту задачу.
Как следует из официальной версии, в начале 1930 года Конотопским отделом ОГПУ была начата агентурная разработка "Весна" по делу "группировки кулаков" села Головеньки и хутора Чечель Борзненского района Конотопского округа. Руководителями "группировки" были представлены крестьяне Яков Шкробат с сыном Сергеем, Иван Василенко с сыном Алексеем, а в Чечеле - Кирилл Заруба, женатый на бывшей помещице хутора Евдокии Никифоровне Шкляревской.
Арестованные К. Заруба и А. Василенко на допросах "признались" в "контрреволюционных деяниях" и назвали руководителями мнимой организации бывших белых офицеров Н. С. Белявского, Я. А. Олейника, Тодоровича, лесничего П. С. Универсаля, а также бывших помещиков В. В. Косенко и Е. Н. Шкляревскую.
1 и 2 августа 1930 года указанные "предводители" были арестованы, Олейнику и Тодоровичу удалось скрыться, хотя потом их все равно поймали. Теперь следователи взялись за новую порцию подследственных, которые "признались", что являются не каким-нибудь "контрреволюционным сборищем", а... "Левобережным штабом Повстанческих войск". В полученных следователями "признаниях" значилось, что сей штаб кроме Борзненского района якобы охватывал всю Черниговщину, распространяя свое влияние на 7-ю Черниговскую территориальную дивизию (бывшие офицеры частенько весело проводили время с военспецами этой дивизии). Ну а дальше начались повальные аресты "повстанцев" - в основном открыто высказывавших свое недовольство политикой советской власти крестьян. Только на Борзненщине было арестовано около тысячи таких повстанцев, руководимых "Борзненским штабом повстанческих войск". В том числе:
Борзна - 50 арестованных,
Ядуты - 25 арестованных,
Головеньки - 70 арестованных,
Великая Загоровка - 80 арестованных,
Плиски с районом - 50 арестованных,
Ичнянский район - 150 арестованных,
Нежин - 30 арестованных,
Веркиевка - 40 арестованных,
Дремайловка - 35 арестованных,
Вересеча - 20 арестованных,
Смолянка - 70 арестованных.
Круты - 30 арестованных, а также ряд "мелких повстанческих отрядов". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 3678, дело о заговоре в Киевском гарнизоне, с. 4-7.)
Добавим, что подавляющее большинство арестованных крестьян было расстреляно. В это же врем подобная "контрреволюционная организация" была выявлена и в Березанском районе (дело "Беглецы"). "Руководителями" ее были названы сотрудник промышленной милиции Терещенко и бывший казачий полковник И. А. Дубров-Добржанский. Здесь было арестовано 59 человек - в основном "кулаков", "бывших бандитов" и офицеров. (Там же, с. 88.)
Ну и что, спросите вы, причем же здесь Ольдерогге и его коллеги? Доказать, что они как раз "причем", и стало главной задачей ОПТУ. По делу "Беглецы" связь Владимира Александровича с повстанцами доказывалась достаточно просто: брат полковника Дубров-Добржанского Роман, учитель пения и офицер военного времени, иногда играл с Ольдерогге и другими преподавателями в карты.
С Борзненской же организацией следователям пришлось серьезно помучиться. По свидетельству одного из "руководителей Левобережного штаба" Н. С. Беляевского, в Киеве частенько бывал штабс-капитан Я. А. Обмач, имевший в городе квартиру. Там он и был арестован. На квартире у Обмача также был задержан "один из руководителей восстания" крестьянин Лука Олифер. Но Обмач, похоже, следствию ничего интересного рассказывать не собирался. Ситуацию "спас" Л. Олифер, указавший на друга Якова Андреевича Кутного и родственника Гордиенко, бывших офицеров.
Затем "чистосердечные признания" были получены от бывшего командира радиобатальона Георгия Гордиенко. Во-первых, он сообщил, что в Киеве все же существует "контрреволюционная офицерская организация", в которую входят известные ему бывшие офицеры Сергей Добровольский, Федор Найденко, Федор Миндюк, Иван Никулин (все они были тут же арестованы). Организацией же якобы руководит какой-то полковник из Киевской школы Каменева. Также Гордиенко признался, что его родственник Обмач вместе с Белявским действительно являются "руководителями Борзненского центра", кроме того, якобы существует гражданская организация во главе с бывшим домовладельцем А. А. Фроловым и "белогвардейская разведка" с офицером Иваном Ковалевским.
Получив "откровенные показания" Георгия Гордиенко, следователи "развязали язык" и Обмачу, который "уточнил", что полковник из школы Каменева - это А.П. Семенович, а руководителями организации являются Семенович, Добровольский и... В.А. Ольдерогге. (Там же, с. 11.) Это же подтвердили и другие арестованные... Круг замкнулся, все указывало на руководство Ольдерогге мифическим контрреволюционным заговором.
Теперь началась оперативная обработка Владимира Александровича Ольдерогге. Следователи из ОГПУ перерыли всю свою картотеку на Предмет упоминаний об Ольдерогге. Во-первых, оказалось, что имя генерала упоминалось в 1924 году в связи с "разоблачением шпионской контрреволюционной организации" Н. П. Белавина. Правда, ничего конкретного это упоминание следователям не дало. Во-вторых, Ольдерогге упоминался в свидетельствах некоего бывшего офицера Голубева, вернувшегося из эмиграции и арестованного ОГПУ в 1926 году. По словам Голубева, он был за вербован в Ровно при переходе границы каким-то офицером Орловым, который сказал, что Ольдерогге "идеологически наш". По этому делу также проходил один из преподавателей школы имени Каменева, бывший офицер К. Комарский. Но и этот факт не был чем-либо примечательным, тем не менее, оба свидетельства следователи присовокупили к делу, гордо наименованному "Весна". (Там же, с. 14.)
А что же дальше? А дальше нужно было набрать побольше дополнительных свидетельств на Ольдерогге и его окружение. Первым "признавшимся" стал бывший полковник Сергей Иванович Добровольский. Уже 11 декабря 1930 года от него были получены показания на Ольдерогге, на его зятя корнета А. А. Мармылева, бывших полковников Семеновича, Луганина и еще на нескольких офицеров.
"Показания" С.И. Добровольского, с точки зрения нормального человека, сплошной бред. В них присутствуют и белогвардейские резиденты, и коварные заговоры, и планы вооруженного восстания. Например, Сергей Иванович показал, что в 1927-м, 1928-м, 1929 или 1930 годах из эмиграции в Киев тайно приезжал известный белый генерал-лейтенант П. А. Кусонский, у которого в городе остались мать и сын. Генерал якобы встречался с С.И. Добровольским и В.А. Ольдерогге. Похоже, находясь под следствием, Сергей Иванович просто сошел с ума...
Но показания сумасшедшего для ОГПУ стали главным источником информации. Были последовательно арестованы преподаватели школы Каменева из близкого окружения Ольдерогге, бывшие полковники Семенович, Минин, Луганин, поручик Гаевский. Первым из них в ночь с 23 на 24 декабря "сознался" Николай Иванович Минин, за ним - Константин Викентьевич Гаевский. А дальше все новые и новые подследственные стали давать "нужные" ОГПУ показания.
Удавка вокруг В. А. Ольдерогге постепенно затягивалась. Похоже, он все понял и был готов к аресту.
Уголовное дело Владимира Александровича Ольдерогге, хранящееся в Государственном архиве Службы безопасности Украины, имеет множество пробелов. Начинается оно постановлением о начале следствия над Ольдерогге в городе Харькове, подписанное 18 декабря 1930 года уполномоченным особого отдела УВО Правдиным. В нижней части постановлени карандашом поставлены едва различимые каракули: "арестован 7.12.1930").
За постановлением следует протокол допроса В. А. Ольдерогге с "чистосердечными признаниями существовани контрреволюционной организации" от 24.12.1930. Ни ордера на арест, ни стандартной анкеты, ни общего протокола допроса в деле Ольдерогге нет.
Дело генерала Ольдерогге
Со дня ареста Владимир Александрович Ольдерогге отрицал все предъявленные ему обвинения целых 17 дней. Что с ним выделывали следователи - можно только догадываться, но к 24 декабря Ольдерогге стал подписывать любые, даже самые абсурдные бумажки.
На допросе 24 декабря Владимир Александрович "показал", что кроме Киевской контрреволюционной организации существует Московский руководящий центр во главе с... С. С. Каменевым, М. Д. Бонч-Бруевичем, Н. Е. Какуриным, А. К. Коленковским, В. В. Сергеевым и В. П. Кононовичем-Горбатским, состоящим в родственных связях с Каменевым, Также Ольдерогге "сознался", что подобные организации существуют в Ростове на Дону (во главе с назначенным туда на должность начальника штаба Северо-Кавказского округа А. И. Верховским), Ленинграде, Житомире (комдив 44 дивизии Я. А. Штромбах), Харькове, Сумах, Минске. На следующих допросах из списка московских руководителей исчезли А. К. Коленковский и В. В. Сергеев, но появились А. И. Верховский, преподаватель Военной академии А. Г. Лигнау, "предположительно" генералы Евгений Дмитриевский, А. Е. Снесарев и Ю. М. Шейдеман, (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. А., с. 1,2-6,119.)
Откуда ж Ольдерогге взял всех этих "предводителей" контрреволюционных организаций? С. С. Каменев, М. Д. Бонч-Бруевич и В. П. Кононович-Горбацкий еще до Первой мировой войны преподавали в Киевском военном училище. По тем временам их хорошо помнили преподаватели школы имени Каменева Минин, Луганин и Семенович. Кроме того, сам Ольдерогге имел незначительные служебные контакты с Каменевым и Бонч-Бруевичем.
И как же С. С. Каменев и М. Д, Бонч-Бруевич давали Ольдерогге указания о "контрреволюционной работе"? По собственным признаниям, Каменева Владимир Александрович последний раз несколько минут видел "летом 1926 или 1927 года" в его собственном кабинете: "Каменев спросил меня, что делается у Вас в Киеве; я понял этот вопрос как вопрос об организации и ответил ему, что дела идут так себе, не особенно хорошо, на что он и дал мне указание, что на работу в Киеве надо обратить особое внимание, учитывая его военное и политическое значение, в смысле украинского движения и самоопределения Украины ". И далее Ольдерогге продолжал уже от себя: "Этому указанию по Киеву Каменев предпослал общую установку работы центра, который поставил перед собой задачу создать единое крепкое направление работ всех организаций. Из слов Каменева я вывел, что он действительно руководит центром и принял его указания как директиву дальнейшей работы". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. Д., с. 128.)
Вот так-то! Пустяшный разговор на тему: "Как дела?" в показаниях Ольдерогге и при помощи следователей оказался "общими установками работы центра". Еще более смехотворно (конечно, только со стороны, Ольдерогге ведь было не до смеха) выглядит разговор о контрреволюционной организации с М. Д. Бонч-Бруевичем. Как видно из дела, в 20-е годы Ольдерогге встречал Михаила Дмитриевича всего лишь один раз, да и то случайно - в коридоре штаба РККА. Ольдерогге и Бонч-Бруевич вместе вышли из штаба и немного прошлись в сторону Арбата, где и распрощались: Владимир Александрович вскочил в трамвай, а Михаил Дмитриевич пошел домой. По дороге Бонч-Бруевич вспоминал свою довоенную жизнь в Киеве, упомянул, что из его прежних коллег в Москве служат С. С. Каменев и В. П. Кононович-Горбатский, и... все. Но эта встреча также была запротоколирована сотрудниками ОГПУ и стала одним из главных "доказательств" связей Киевской и Московской "контрреволюционных офицерских организаций".
Также в 1927 и 1930 годах в Москву ездил преподаватель школы имени Каменева Н. И. Минин. Он ненадолго заходил к М. Д. Бонч-Бруевичу (которого не видел 15 лет) и к В. П. Кононовичу-Горбатскому (не встречал 7 лет). Как затем показал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, Минин приезжал к нему за протекцией: не хотел быть отправленным на пенсию, но так ничего и не получил. А Кононович-Горбатский вообще с трудом вспомнил фамилию Минина. Несмотря на это, обе встречи скорыми на выводы следователями были приобщены к делу Ольдерогге и представлены в качестве доказательства "поддержки связей с Московским контрреволюционным центром".
О прочих названных "руководителях" Московского центра никаких показаний следователи от В. А. Ольдерогге не получили. Как оказалось, А. И. Верховского Владимир Александрович "почти не знал". Какурин и Лигнау ему были совершенно не известны, и бывший генерал знал о их существовании лишь по военно-научным работам. Ю. М. Шейдемана Ольдерогге только видел (но не разговаривал) раза два или три в 20-х годах, когда тот был начальником артиллерии РККА. Наконец, со Снесаревым познакомился лишь в 1928 году в санатории в Кисловодске, но связей с ним не поддержи вал. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. А., с, 119-120.)
На поздних допросах Ольдерогге "уточнил", что о вхождении в руководство центра А. Г. Лигнау и Н. Е. Какурина он будто бы узнал от своих коллег-преподавателей Ржечицкого и Чижуна. Тем не менее, в делах Ржечицкого и Чижуна упоминаний о Лигнау и Какурине нет. Точно так же, как нет следов киевлян в свидетельских показаниях Лигнау и Какурина.
На этом изыскания с "Московским контрреволюционным центром" были закончены. Вероятно, следователи решили, что собранных "фактов" вполне достаточно дл доказательства "вины" Ольдерогге, и с москвичами его оставили в покое. Хотя, как видим, все эти байки о Московском контр революционном центре на поверку оказались мифом.
Следующей задачей, которую в ОГПУ поставили перед следователями Ольдерогге, было доказательство связей генерала с белоэмигрантами. К этому уже приложил руку С. И. Добровольский, но нужны были соответствующие показания и от Владимира Александровича. Правда, в первые допросы с белыми вышел прокол: Ольдерогге при всем своем желании не мог вспомнить каких-либо знакомых из стана белогвардейцев, тем более - рассказать о связях с ними. Единственное, чем он смог "помочь" следствию, было "признание" в том, что известный белый генерал Лукомский в свое время женился на дочери знаменитого военачальника М. Д. Драгомирова, в семью которого был вхож Бонч-Бруевич. Но этого было мало.
Лишь в конце следствия по делу Ольдерогге следователи предъяви ли ему показания С. И. Добровольского о мифическом приезде из-за границы генерала П. А. Кусонского. И уже через несколько часов Владимир Александрович "вспомнил", что действительно, в декабре 1929 года к нему заявился Кусонский, якобы державший путь в Ростов-на-Дону. По версии, скорее всего навязанной следователями Ольдерогге, они говорили о положении белой эмиграции, нелегкой жизни во Франции, намечавшейся французским генеральным штабом на весну (какую - непонятно) интервенции в СССР. Также Кусонский якобы рассказал В. А. Ольдерогге об исчезновении из Парижа руководителя РОВС Кутепова, (ГАСБУ, фп, д. 67093, т, 36, дело Ольдерогге В. А., с. 296-298.)
Фальсификаци следователями "показаний" о якобы имевшей место встрече Ольдерогге и Кусонского очевидна, если учесть, что, во-первых, Кутепов исчез в январе 1930 года; а во-вторых, генерал-лейтенант П. А. Кусонский во время исчезновения Кутепова находился в штаб-квартире РОВС в Париже и быть в это же время в Ростове на Дону физически никак не мог.
Но эти два факта, доподлинно известные в ОГПУ (поскольку именно эта организация устроила "исчезновение" Кутепова) в деле Ольдерогге не были приняты во внимание, и затем мифическая встреча с Кусонским была инкриминирована ему как связь с белоэмигрантами и французским генштабом.
Интересно, что о "приезде" Кусонского вынудили дать "показания" и одного из первых арестованных преподавателей школы имени Каменева Н. И. Минина. Он "показал", что знает со слов Луганина и Семеновича о приезде Н. Н. Кусонского в 1925 или 1926 (!) году. (ГАСБУ, фп, л. 67093, 36, дело Ольдерогге В. А., с. 343.)
Ну а далее все пошло как по маслу: "признание" Ольдерогге о создании им в Киеве контрреволюционных организаций, о руководстве ими, целях и задачах. Владимир Александрович "искренне" рассказал, что, начиная с 1921 (!) года пытался создать антисоветские организации. Таковыми, якобы, являлись и военно-скаковое общество, и домашние концерты, и вечерние партии в карты. Но это, по словам Ольдерогге, было "не то". Лишь тогда, когда он попал в Киевскую школу имени Каменева, ему удалось создать "настоящую" контрреволюционную организацию.
В школе весь преподавательский состав состоял из бывших офицеров, причем в большинстве - кадровых. От Ольдерогге были получены показания, в которых все его подчиненные были представлены контрреволюционно настроенными людьми. В состав руководства мнимой организации вскоре якобы вошли сподвижники Владимира Александровича по Восточному фронту: преподаватели Н. И. Минин (полковник), К. В. Гаевский (подпоручик, сын генерала, вернулся из немецкого плена), В. Ф. Ржечицкий (подполковник Генштаба), М. С. Матиясевич (полковник, бывший красный командарм); коренные киевляне полковники И. В. Иванов, В. В. Ржевский, В. Э. Левис, А. П. Семенович, А. А. Луганин, а также М. В. Лебедев (генерал Генштаба) и зять Ольдерогге А. А. Мармылев (корнет).
По версии следователей, вложенной в уста Ольдерогге, у каждого члена руководящей группы были свои обязанности. Так, Мармылев заведовал связью, Минин и Матиясевич занимались поддержкой контактов с Москвой, Семенович и Луганин готовили восстание, Гаевский занимался пропагандой в технических частях, Ржевский - в кавалерийских, Иванов - артиллерийских, Ржечицкий - в военных школах, Левис должен был собирать всех бывших офицеров, наконец, Лебедев давал общие консультации и вы ступал в роли начальника штаба восстания. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. А., с. 142-151.)
Итак, усилиями следователей при фальсификации "дела Ольдерогге" была нарисована "чудовищная" картина суперковарного заговора военспецов против советской власти. Вскоре Владимира Александровича вынудили подписать "показания" и о якобы имевших место основных направлениях работы организации:
1) агитация в военных школах (имени Каменева, связи, пехотной и артиллерийской), и гражданских вузах;
2) работа в военных частях (4 и 6 железнодорожных, 134, 135 и 136 стрелковых полках 46 дивизии, частях 45 дивизии, 131 полку в Тирасполе), причем в данном случае был указан и ряд командиров этих частей;
3) сотрудничество с организациями кавалерийских подразделений (дивизий 1-го и 2-го конных корпусов в Белой Церкви, Умани и Первомайске);
4) работа с начсоставом запаса (офицерами);
5) антисоветская работа среди населения;
6) повстанческая работа на Левобережье и Правобережье (но поскольку в данном случае Ольдерогге ничего толком придумать не мог, с этим пунктом его оставили в покое).
Далее Владимир Александрович "дал" подробные характеристики "контрреволюционной деятельности" 27 бывших офицеров, представленных в качестве самых активных участников организации. Двенадцатым по счету в этом списке Ольдерогге назвал себя и охарактеризовал свою деятельность. Лично меня этот факт сразу сильно смутил, и вскоре в делах других арестованных я нашел точно такие же списки с характеристиками. По всей видимости, список был составлен следователями, а затем его вложили в дела "руководителей организации".
Но и этого ОГПУ было мало. Еще нужно было доказать связь "контрреволюционной офицерской организации" с подобными граждански ми организациями, "разоблаченными" в Киеве ранее: Союзом освобождения Украины (СОУ) и Промпартией. Ольдерогге заставляли вспомнить каких-нибудь гражданских "заговорщиков" и придумать связь с ними. Впрочем, это было проще, чем "получение инструкций" от вождей белой эмиграции; фамилии руководителей СОУ и Промпартии печатались в газетах, и Владимиру Александровичу нужно было их лишь "вспомнить" и назвать.
Видимо, под давлением следователей Ольдерогге "вспомнил". На допросе от 21 январ 1931 года он заявил, что общался с активными деятелями СОУ Подгаецким, Вобным, преподавателем Политехнического института Литвиненко, "активным шовинистом" Пахаревским и другими. Не важно, что Владимир Александрович не мог сказать, как выглядят эти люди, и объяснить, откуда же он их знает, - "факт" его "связи" с СОУ был установлен. Правда, "успехи" Ольдерогге в контактах с Промпартией были более скромны: на последующих допросах он смог назвать только инженеров Шевченко и Юрченко, а также преподавателя КПИ Усенко.
Через месяц направленность действий следствия и характер показаний В. А. Ольдерогге были кардинально изменены: вероятно, из Москвы пришло указание обратить особое внимание на поиск "руководителей организации" в Харькове. Что ж, сказано - сделано, и уже 21 февраля 1931 года Владимир Александрович "сознался", что Московский центр руководил Киевской организацией через Харьков, где контрреволюционную работу вели помощник командующего УВО С. Г. Бежанов и начальник 1 оперативного отдела С. С. Ивановский. Далее бывший генерал рассказал и о "вредительской деятельности", что в его протоколах допросов также было нововведением. В частности, Ольдерогге "показал", что вредительство якобы осуществлялось в трех направлениях:
а) на железной дороге под руководством начальника военных сообщений УВО В. В. Сергеева, командира 4 железнодорожного полка Белова и начальника школы 6 железнодорожного полка Водопьянова;
б) в инженерном деле, где вредительской деятельностью руководил начальник инженеров УВО Мисюревич, а помогали ему командир 1 понтонного полка Гольдман и инженер 45 дивизии Красавцев;
в) наконец, в только-только созданной системе ПВО, в которой всеми делами заправлял ее начальник, назначенный из Харькова, Скобликов.
Естественно, все указанные "вредители" в прошлом были офицерами.
Показания Ольдерогге также были дополнены "сведениями" об охвате организацией различных регионов Украины: Харькова, Житомира, Одессы, Винницы, Зиновьевска и Днепропетровска.
На этом, похоже, следователи окончательно успокоились и в начале апреля 1931 года оставили Владимира Александровича Ольдерогге в покое. Его заслуги как командующего Восточным фронтом, участвовавшего в разгроме Колчака и Врангеля, орден Красного Знамени - все это осталось где-то там, в далеком прошлом. В тюрьме оказался морально и физически раздавленный человек, обвиненный в создании контрреволюционной организации и подготовке вооруженного восстания против советской власти. В нем уже мало что оставалось от прежнего Ольдерогге, разве что - еще живое тело, которому, впрочем, уже был вынесен пока неофициальный смертный приговор.
"Киевское восстание"
Пока следователи ОГПУ "работали" с первыми арестованными, многие военнослужащие из числа бывших офицеров, похоже, даже не догадывались, что это - конец и для них. Все были искренне убеждены, что если кого-то из их коллег арестовали, на то имелись весомые основания, Радужные заблуждения!
Вот что рассказал на своем первом допросе 13 января 1931 года пребывающий еще в счастливом неведении М. В. Лебедев: "Когда впервые арестовали у нас преподавателей Луганина и Семеновича, то заговорили, что это имеет связь с Промпартией. Однако слухи были разные, и только когда пошли повальные аресты и арестован был Ольдерогге, я впервые услышал от Костко в институте, что Ольдерогге предъявлено обвинение, что он предназначался "командующим армией Освобождения Украины" (может быть и не совсем такое название, но смысл тот же). Я был так удивлен этим, что тут же выразил сомнение, не придумано ли это самим Костко, который отличался всякими измышлениями. Я тут же выразил полную бессмыслицу этого, так как Ольдерогге командовал фронтом в Красной армии, имеет орден Красного Знамени и сейчас занимает почетную, ответственную, и вполне обеспечивающую его жизнь должность".
Впрочем, уже через несколько минут Михаилу Васильевичу следователи "популярно" разъяснили, что Костко не ошибался, и что его, Лебедева, тоже обвиняют в участии в контрреволюционной организации. Естественно, старый генерал, как любой нормальный человек, бурно запротестовал против этих злостных наветов: "Получив теперь от тов. следователя указания, что я обвиняюсь тоже в участии в этой организации, а значит в контрреволюции, я твердо утверждаю, что это совершенна неправда. Ни в какой организации я не только не состоял и не состою, но даже не знал о ней". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 2852(2417), дело Лебедева М. В., с. 31.)
Ну что ж, нормальная реакция, - так говорили все обвиняемые на первых допросах. Лебедев не был ни первым, ни последним. 14 января Михаил Васильевич сделал еще одно заявление о своей невиновности. Но уже 16-го в деле Лебедева появилась скромная записка, озаглавленная "Мое раскаяние", в которой генерал назвал первых пятерых лиц, якобы им "самолично завербованных". А потом посыпались, как из рога изобилия, имена, должности, "обязанности" в контрреволюционной организации.
М. В. Лебедева вынудили "признаться" в том, что он занимался антисоветской работой среди комсостава киевского гарнизона, самолично завербовал 15 бывших офицеров, включая помощника командира 135 стрелкового полка Богданова и комбатов 133 и 134 полков Журавлева, Гусева и Иванова.
Такими же, как и Лебедев, героями пытались быть почти все арестованные военнослужащие Киева. Но, забегая вперед, скажем, что из 121 осужденного командира РККА из бывших офицеров так и "не разоружилось" перед советской властью всего лишь шесть человек: военрук Института сахарной промышленности И. И. Граужис, командир дивизиона 14 артиллерийского полка Н. А. Борисовский, начальник хозчасти 137 полка Н. И. Петрук, преподаватель школы связи П. И. Епанишников, начальник транс портной службы 14 корпуса И. В. Хазов и заведующий военным кабинетом Института сахарной промышленности Б. И. Бурский. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 3678, обвинительное заключение по делу "Весна" в частях Киевского гарнизона, с. 125-181.)
К началу февраля 1931 года было арестовано около 150 военнослужащих Киевского гарнизона, в большинстве бывших офицеров. Всего же в частях, расположенных в Киеве, по делу "Весна" проходило 343 человека (как арестованных, так и взятых на учет). Из них 194 человека приходилось на строевые части, 99 - на военные школы, и 50 - на военные кафедры гражданских вузов. "Контрреволюционные ячейки" были "выявлены" в 42 частях, А вот какая картина "заговора" прослеживается по обобщающему делу контрреволюционной организации в частях Киевского гарнизона:
№ части Киевского гарнизона к-во Руководители организаций
1 штаб 14 стрелкового корпуса 18 "СКОБЛИКОВ. ШЕЛЬБАХ"
2 14 артиллерийский полк 3 ЖУЖКИН, БОРИСОВСКИЙ
3 14 саперный батальон 4 комбат ВОЛКОВ
4 штаб 45 стрелковой дивизии 15 "начштаба УСПЕНСКИЙ, ЧУРСИН, БАТУРОВ"
5 ОРС 45 стрелковой дивизии 1
6 ком.№1 45 стрелковой дивизии 5
7 134 стрелковый полк 6 "комбат ГУСЕВ"
8 135 стрелковый полк 11 комполка АННИКОВ
9 45 артиллерийский полк 10 комполка СТУПНИЦКИИ
10 штаб 46 стрелковой дивизии 13 КРАСНОЩЕКОВ, ЧЕБКАСОВ
11 саперная рота 46 дивизии 1 ЖУК
12 136 стрелковый полк 5 комбат СОЛОДЯНКИН
13 137 стрелковый полк 17 комбаты СОЛОВЬЕВ, КАРПОВ
14 46 артиллерийский полк 14 комполка СЕКУНОВ
15 1 понтонный полк 8 комполка ГОЛЬДМАН
16 Днепровская военная флотили 5 начальник флотилии БУЛЫШЕВ
17 4 железнодорожный полк 8 комполка БЕЛОВ
18 6 железнодорожный полк 14 ВОДОПЬЯНОВ и ИВАНОВ
19 6 полк связи 2
20 118 артиллерийский полк 3
21 2 отдельный караульный батальон 1
22 22 пулеметный батальон 1 "комбат ПАГОРСКИЙ"
23 2 топографический отряд 1
24 6 радиотехнический батальон 1
25 50 артиллерийский полк 2
26 управление коменданта города 1
27 ветеринарная лаборатория УВО 1
28 военный госпиталь 1
29 10 прожекторная рота 1
30 штаб 5 авиационной бригады 2
31 14 авиационный отряд 1
32 школа младших специалистов авиации 1
33 авиационная эскадрилья 2
34 17 авиационный отряд 1
35 50 авиационная эскадрилья 1
36 20 авиационный парк 1
37 Киевская школа имени Каменева 49 РЖЕЧИЦКИЙ, все преподаватели
38 Киевская артиллерийская школа 25 почти все преподаватели
39 Киевская школа связи 14 ДЬЯКОВСКИЙ, ПЕРЕПЕЧАЙ, почти все преподаватели
40 Киевская пехотная школа 11 МИХАЙЛОВ, ГЛАГОЛЕВ, значительная часть преподавателей
41 городской военкомат 1
42 133 стрелковый полк (в Коростене) 11 "комполка ЦЕРПИНСКИЙ"
(ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 3678, Обвинительное заключение по делу "Весна" в частях Киевского гарнизона, с. 27-28; 29-30.)
Главным пунктом обвинения, предъявленным всем этим командирам, было голословное утверждение о подготовке ими в Киеве и на Украине вооруженного восстания. Интересно отметить, что "план восстания", сфабрикованный сотрудниками ОГПУ, был не лишен рационального зерна. А может, сами же арестованные на допросах составили этот план под давлением следствия? Вряд ли, поскольку в этом плане есть один существенный изъян: восстание должно было начаться с выступления стрелковых полков РККА при подходе к Киеву войск интервентов. Но авторы сего архигениального плана не учли того факта, что с началом боевых действий почти весь Киевский гарнизон оставил бы город и отправился на фронт. Следовательно, это красиво задуманное восстание сразу же полетело бы к черту, так как восставать было бы некому.
Тем не менее, план восстания по сценарию ОГПУ был таков. Весь Киев был разбит на "районные контрреволюционные организации" со свои ми руководителями. Так, капитан Генштаба А. И. Батрук якобы руководил Печерской организацией, полковник Баковец - Подольской, подполковник Сумбатов - Лукьяновской, капитан М. И. Костко - Шулявской, капитан С. Н. Кравцов - Голосеевской, штабс-капитан Л. И. Чижун должен был возглавить повстанцев в центре города. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. А., с. 160.)
В роли участников восстания, по версии ОГПУ готовившегося в Киеве, были представлены бывшие офицеры, домовладельцы, представите ли интеллигенции, некоторая часть студенчества. Всего таких киевских "повстанцев" к маю 1931 года ОГПУ "выявило" и арестовало 740 человек. По районам они распределялись так:
1) Петровский - 200,
2) Центральный - 163,
3) Ленинский - 113,
4) Бульварный - 93,
5) Октябрьский - 92,
6) Сталинский - 33,
7) Январский - 18,
8) Куреневский - 11,
9) Святошинский - 6,
10) пригород - 11 (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 3678, Обвинительное заключение по делу "Весна" в частях Киевского гарнизона, с. 76.)
К сожалению, доподлинно не известно, какой, так сказать, классовый состав был представлен в этом списке. Но из этих 730 арестованных, по меньшей мере, около 300 в прошлом были офицерами.
Приблизительно такие же расчеты содержались и в показаниях "руководителя восстания" - В. А. Ольдерогге. Там было сказано, что на Печерске и Подоле можно будто бы собрать 350-400 человек, недовольных советской властью (в общем), и еще 100-250 восставших могли дать прочие районы. В сумме выходит 450-650 человек. Если к этому добавить 343 "члена контрреволюционной организации" в частях РККА, то, между прочим, вы ходит очень внушительное число лиц, готовых в любой момент подняться против большевиков. Для сравнения скажем, что во время уличных боев в Киеве в ноябре 1917 и январе 1918 годов число участников противоборствующих сторон было таким же: тысяча-полторы человек. Всех добровольцев Ольдерогге будто бы предполагал вооружить за счет цейхгаузов киевских вузов, в которых было 200-250 винтовок, 5-6 пулеметов и до 100 тысяч патронов. Кроме того, оружием должны были помочь строевые части РККА и в первую очередь - 135 стрелковый полк. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 36, дело Ольдерогге В. А., с. 368-370.)
По плану, сфабрикованному в недрах ОГПУ, в войска восставших должны были входить 2-3 дружины добровольцев (до 80 человек каждая), "Офицерский ударный полк", который якобы предполагалось развернуть на базе 135 стрелкового полка, собственно 135 полк, 1 понтонный, 45 и 46 артиллерийский полки подразделени 134, 136 и 137 полков, а также прочие артиллерийские и инженерные части.
Далее в этом сфальсифицированном документе были названы имена тех, кто будто бы должен был командовать восставшими частями, Командирами дружин и рот "Офицерского ударного полка" автоматически становились руководители районов. Командование над полком должен был принять командир 135 стрелкового полка Г. М. Анников. Его помощник Богданов автоматически становился командиром 135 полка, и вместе с начальником штаба Г. П. Гвинчевским, комбатами Ватральским, Петрицким и Данченко должен был выступить вслед за "Офицерским полком".
Командование 45 дивизией возлагалось на помощника начальника штаба корпуса Баулена, ему должны были помочь сотрудники штаба Батуров и Горушкин. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 36, дело Лебедева М. В., показания Анникова Г. М., с. 159-160.)
Поднять 134 стрелковый полк должен был комбат Гусев, 136 полк - комбат Солодянкин, 137 полк - комбаты Соловьев и Карпов. Наконец, в случае необходимости из Коростеня мог быть подтянут 133 стрелковый полк во главе с командиром полка Церпинским, комбатами Журавлевым и Ивановым.
В общем, при таком раскладе сил в Киеве от советской власти и большевиков не должно было остатьс даже мокрого места. Но все это было всего лишь вымыслом. Во-первых, бывшие офицеры не так уж сильно были объединены между собой, ну а во-вторых, мало кто из них действительно был готов бороться с советской властью. Да, у военспецов были обиды, недоразумения, непонимание, но повстанческих настроений у них не замечалось.
Вот что, например, рассказывал на допросах командир 1-го Понтонного полка В. Р. Гольдман; "Ясказал ему (Гаевскому К.В. - Прим. Я.Т.) о том, что своим положением мало удовлетворен, ибо если сравнить мое положение, как командира отдельной части в Красной армии с тем, что я бы представлял собой, если бы был на той же должности в царской армии, то оно куда хуже обставлено материально; указал я и на то, что служить очень тяжело, ибо всегда надо мной комиссарское око, что у меня недоразумения, вечные нелады с бывшим комиссаром и т. д.".
Но, несмотря на это недовольство, Гольдман честно и старательно исполнял свои обязанности командира полка, и даже неоднократно был отмечен: "Всесоюзные призы, взятые частью, и целый ряд благодарностей различных лиц, вышестоящих надо мной, засвидетельствуют, что и период 1929-31 понтонный батальон и полк выдвинулись в ряд лучших частей Красной армии". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 39(3151), дело Ольдерогге В. А., показания Гольдмана В. Р., с. 447,455.)
Вряд ли такой человек, хоть и бывший кадровый офицер царской армии, был способен поднять оружие против советской власти. И такие, как Гольдман, - почти все "руководители восстания".
Итак, следствие по делу "Весна" в частях Киевского гарнизона подходило к концу. 18 ма 1931 года за подписью начальника Киевского оперативного сектора ОГПУ В. Иванова, его заместителя Кривца и начальника особого отдела Загорского было составлено обвинительное заключение на 121 военнослужащего гарнизона. Разумеется, список открывал Владимир Александрович Ольдерогге - главный киевский заговорщик.
Фиктивный план восстания в Киеве, продиктованный украинскими сотрудниками ОГПУ, можно сопоставить с еще более фантастическим планом восстания в Ленинграде, который фигурировал в "показаниях" арестованных, по "Академическому делу" ленинградских ученых-историков Е. В. Тарле и других. (См.: Академическое дело, 1929-1931 гг., т. 1, вып. 2, Дело по обвинению академика Е.В. Тарле, СПб, 1998,с. 134-136 и др.)
Над "повстанцами" никакого суда не было. Приговоры утверждались списочным порядком. Лишь В. А. Ольдерогге 20 мая был удостоен "чести" быть приговоренным отдельно... к расстрелу. Приговор всей остальной "пачке" был утвержден 23 июня с 14-32 до 17-02. Причем вместе с киевлянами в этот же день приговор был вынесен и большой группе командиров из других городов Украины. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 2, протоколы тройки НКВД УССР № 76/262.)
26 мая постановление судебной тройки коллегии ГПУ по Киевскому гарнизону было переслано из Харькова в Киев. И уже через несколько дней все заключенные, томящиеся в Лукьяновской тюрьме, были подготовлены к отправке на Соловки.
13 человек из общего числа осужденных расстреляли уже на следующий день. Часть - в Харькове, прочих - в Киеве. Ставили их к стенке, как правило, по двое. Так, 24 мая был приведен в исполнение приговор в отношении бывшего генерал-майора, родного брата знаменитого археолога, Е. С. Гамченко и его коллеги И. И. Чижуна. (ГАСБУ, фи, д. 67093, т. 953(3099), дело Гамченко Е. С., с.100.)
Владимира Александровича Ольдерогге расстреляли в Харькове 27 мая 1931 года в 2 часа ночи вместе с бывшим комдивом 44 стрелковой дивизии Ярославом Антоновичем Штромбахом. На казни присутствовал заместитель начальника особого отдела УВО Добродицкий. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 2, протоколы тройки НКВД УССР № 76/262, с. 85.) "